— Всё ты знал, — строго ответил ему на это Травмированный.
— Ну, Шура, — плаксиво возразил ему тот, что в тельнике. — Ну, честное слово. Вы ж нас знаете…
— Знаем, знаем, — неохотно согласился Паша. — Просто думай, с кем дело имеешь.
— Да, Пашок, ты что, думаешь, я с ними? — кивнул Колюня на Николаича.
— Ничего я не думаю, — ответил Паша.
— Пацаны, да ладно вам, — занервничал тракторист.
— Ну всё, не ной, — перебил его Травмированный.
— Спасибо вам, пацаны, — поблагодарил тот, что в тельнике. — Спасибо.
И они рассказали, как всё было. Сказали, что на самом деле Николаича видят в первый и, судя по всему, в последний раз, что даже не подозревали, как тут всё намешано, думали — обычный объект, и только теперь осознали всю подлость и нечестность этих двух пидорасов — Николаича и седого. И хорошо, что седой свалил, а то бы они своими руками повесили его на ковше. Потому что они нормальные пацаны и за те деньги, которые им предлагали, их не купишь. Да и за большие тоже не купишь.
Шура всего этого слушать не стал, отошел назад и сел на капот черного мерседеса. Вид у него был удовлетворенный и ленивый, он подставлял лицо солнцу, словно пытался надолго запомнить эти последние солнечные часы. Я присел рядом.
— Что теперь? — спросил.
— Да ничего, — ответил на это Травмированный.
— А если они вернутся?
— Да похуй, — спокойно ответил Шура. — Пусть возвращаются. Знаешь, вот твой брат, он никогда их не боялся. На самом деле, что они могут? Ну, могут попытаться тебя купить. Но никто тебя не купит, если ты сам этого не захочешь, правильно?
— Правильно.
— Вот и я думаю, что правильно. А они так не думают. Ладно, — перевел он разговор на другое. — Что там Катя пишет?
— Да я не читал, — ответил я удивленно. — Прочитаю — расскажу.
— Хорошо, — согласился Травмированный. — Договорились.
Но тут Николаич пришел в себя, решив, что как раз время отсюда выбираться.
— Эй! — крикнул он трактористам.
Они оглянулись на него одновременно, но сразу же потеряли интерес, демонстративно отвернувшись к нашим и продолжая рассказывать свои байки.
— Колюня! — голос Николаича задрожал от волнения и гнева.
— Ну? — глянул на него через плечо тот, что в тельнике.
— Поехали, — коротко приказал Николаич.
— Пошел на хуй, — также коротко ответил ему Колюня и снова повернулся к нашим.
Паша с Борманом переглянулись и продолжали говорить с трактористами, делая вид, что всё в порядке.
— Колюня, блядь! — Николаич не сдерживался. — Я кому сказал? Поехали!
В голосе его появилось что-то такое, что заставило-таки трактористов прервать приятную беседу, попрощаться со всеми нашими и потопать к трактору. Николаич ждал, пока они лениво шли к своему стальному другу, пока били кирзачами по тугим колесам, пока медленно залезали в кабину. Боковым зрением он наблюдал за нами, отслеживая все наши движения. Жилы на его тонкой шейке вздулись, лицо было бледным и напряженным, он стоял в своем камуфляже — злой и заведенный, готовый сорвать свою злость на первом, кто попадется под руку.
Колюня пытался запустить свой мтз. Тот фыркал и плевался, содрогаясь и каждый раз обессиленно замирая. Колюня высунулся из кабины.
— Не заводится! — крикнул он Николаичу с плохо скрываемым раздражением.
— Так сделай что-нибудь! — посоветовал ему Николаич, спиной ощущая насмешливые взгляды.
— Да что я сделаю? — возмутился Коля, не вылезая из кабины.
— Делай что-нибудь! — закричал ему Николаич. — Отремонтируй его!
— Чем? Хуем? — развязно поинтересовался Колюня.
Наши засмеялись. Паша аж завалился на Бормана, Эрнст — тот вообще перегнулся пополам, как от удара в живот, Аркадий с Прохором тоже с энтузиазмом восприняли продолжение забавы, радостно заржав.
Даже Травмированный не удержался и коротко засмеялся.
— Ладно, — крикнул он трактористам. — Давай гляну, что там у вас.
— Не надо! — вдруг резко повернулся к нему Николаич, предостерегающе выбросив вперед руку. — Не подходи!
— Ты что — ёбнулся? — Шура удивленно притормозил, но снова двинулся вперед.
— Я сказал — не подходи! — повторил Николаич пересохшим голосом.
— Да я просто посмотрю, что там у них, — не послушал его Шура, медленно подходя к мтз.
— Я сказал — не подходи! — истерично закричал Николаич и потными руками вытащил из кармана Макарова с непонятными насечками на рукояти.
Все замерли. Пистолет выглядел в его руках как-то игрушечно. Думаю, кое-кто из наших сперва и не понял, что это настоящий Макаров. Борман даже презрительно хмыкнул, но, переглянувшись с Пашей, тут же сообразил. Время от времени налетал ветер, принося с собой горькие осенние запахи.
— Эй, ты что? — тихо, но убедительно произнес Травмированный. — Убери пушку. Я же помочь хочу.
— Не подходи, — повторил Николаич, неумело направляя пистолет в сторону Шуры.
— Ты что? — угрожающе повторил Травмированный.
— Эй, ты, мудила! — вдруг закричал Паша. — Убери пушку, тебе сказали.
Думаю, он среагировал на мудилу. Слишком сильно сжимали эту пружину где-то у него внутри, слишком долго он сдерживался, и наконец механизм сработал, пружина резко развернулась, срывая предохранители, и только Травмированный сделал еще один, еле заметный шаг, как прозвучал выстрел. Шура схватился за бок. Кто-то из наших сразу же бросился к Николаичу, выбивая у него из рук Макарова и валя его лысиной на теплый асфальт. Другие кинулись поднимать Шуру. Он тяжело оседал в их руках. Его тоже положили на асфальт рядом с Николаичем. И Паша расстегнул ему ветровку, добираясь до раны, и кто-то побежал за аптечкой, а кто-то рванул вызывать скорую, и трактористы попрыгали вниз и нависли над всеми, тоже пытаясь чем-то помочь, и Эрнст что-то нервно мне кричал, что-то объяснял, показывая куда-то в сторону города, и я даже автоматически что-то ему отвечал, соглашаясь с ним, хотя на самом деле стоял, смотрел на темную кровь, которая вытекала из-под Травмированного, и повторял про себя одно и то же: неужели он умер? Неужели он действительно умер?