— Хорошая куртка, — сказал.
— Нормальная, — согласился я.
— Это хорошее сукно. Ты Герман?
— Герман, — ответил я.
— Королев? Юрика брат?
— Ну.
— Ты меня, наверное, не помнишь, я делал с твоим братом бизнес.
— Тут все делали с моим братом бизнес, — слегка раздраженно сказал я.
— У нас с ним были особые отношения, — он постарался выделить слово «особые». — Он брал у меня самолетное топливо и продавал куда-то в Польшу. Фермерам.
— У тебя — это где?
— На аэродроме.
— Ты работаешь на аэродроме?
— На том, что от него осталось. Эрнст, — назвался он и протянул руку.
— Что это у тебя за имя?
— Это не имя, это погонялово.
— Ну а звать тебя как?
— Да так и зови — Эрнст. Я уже привык. Ты кто по образованию?
— Историк.
Он изменился в лице. Внимательно осмотрел меня с головы до ног, осторожно взял под локоть и, выведя из гаража, потащил в сторону от удивленных Кочи с Травмированным.
— Знаешь, Герман, — он всё держал меня под локоть, оттаскивая подальше от заправки. — Я тоже историк. Эта работа, на аэродроме, просто так вышло. Ты что заканчивал?
— Харьковский университет.
— Истфак?
— Истфак.
— Где практику проходил?
— Да под Харьковом и проходил.
— Копал?
— Копал.
— А что можешь сказать по поводу Мертвой головы?
— Какой головы?
— Мертвой. Дивизия такая была.
— Ну, — заколебался я, — ничего хорошего.
— Вот что, Герман, — он больно стиснул мне локоть. — Ты обязательно должен приехать ко мне на аэродром. Я открою тебе глаза.
— На что? — не понял я.
— На всё. Ты ж ничего не понимаешь.
— А ты понимаешь?
— А я понимаю. Я, Герман, перекопал тут всё до самого Донбасса. Одним словом, так — жду тебя в понедельник. Приедешь?
— Приеду, — согласился я.
— Найдешь?
— Найду.
— Вот и хорошо.
Он решительно повернулся и двинулся к уазу. Подошел к Коче, сунул ему бабки за бензин и запрыгнул в кабину.
— В понедельник! — крикнул на прощание.
Когда пыль за ним развеялась, я подошел к Коче.
— Кто это? — спросил.
— Эрнст Тельман, — ответил с удовольствием Коча, — лучший друг немецких пионеров.
— Что за имя?
— Нормальное имя, — засмеялся Коча. — Механик с аэродрома.
— Наверное, я его знаю.
— Тут все всех знают, — словно повторил за кем-то Коча.
— Он нам спирт сливал из каких-то авиационных запасов. Лет двадцать назад, — начал припоминать я.
— Вот видишь, — согласился Коча.
— А почему Эрнст?
— Он перекопал здесь полдолины. Ищет немецкие танки.
— Танки?
— Угу.
— Зачем ему танки?
— Не знаю, — признался Коча. — Для самоутверждения. Он говорит, что где-то тут в наших местах осталось несколько танков. Ну, вот и ищет теперь. У него дома целый фашистский арсенал — автоматы, снаряды, ордена. Но при этом он не фашист, — предупредил Коча. — Поэтому и Эрнст Тельман.
— Ясно, — понял я.
— Немецкий танк, — добавил, подойдя, Травмированный, — больших денег стоит. Только хуй он что откопает.
— Почему? — не понял я.
— Гера, — раздраженно сказал Травмированный, — это же не мешок картошки, это шестьдесят тонн железа. Чем он его, саперной лопаткой копать будет? Ладно, давай работать.
Травмированный недовольно развернулся и исчез в гараже. Я побрел за ним. Шестьдесят тонн, думал, действительно не мешок картошки.
Для себя я обнаружил, что работа может приносить если не удовольствие, то по крайней мере чувство честно выполненного долга. Последний раз нечто подобное я ощущал в третьем классе местной школы, когда нас вывозили собирать яблоки в совхозных садах, и мы старательно искали тяжелые опавшие фрукты в холодной сентябрьской траве. Так или иначе, в субботу машин было больше, чем обычно. Они двигались на север, в сторону Харькова. Коча радостно считал бабло, переживая, хватит ли на всех запасов топлива, поскольку бензовоз должен был приехать только на следующей неделе.
Днем, когда очередь рассеялась, а солнце выкатилось на высшую точку, я сбросил тяжелые рукавицы, предупредил Кочу, что отойду на час, и двинулся вдоль холма, подальше от трассы. Даже не знаю, куда именно я собирался идти, скорее всего, просто нужно было от всего этого отдохнуть, пройтись по живописным окрестностям, так сказать. Спустившись с холма в неглубокую балку и выбравшись наверх, я вышел на бесконечные кукурузные поля, которые тянулись до горизонта, да и за горизонтом, скорее всего, они тоже тянулись. Никакой дороги тут не было, так что я просто пошел вперед, стараясь, чтобы солнце светило в спину и не слепило глаза. Ландшафт был салатовым от молодой кукурузы и черным от сухой земли, то тут, то там попадались мелкие впадины, местность напоминала поле для гольфа, на котором зачем-то высеяли кукурузу. Вдруг впереди, метров за двести, я заметил какую-то фигуру, кто-то замер, прислушиваясь к окружающей тишине. Я не мог разглядеть, кто именно это был, и подумал, что мы странно, наверное, здесь выглядим — посреди кукурузы, посреди бесконечных черноземных массивов, странно и подозрительно. А подойдя, узнал Катю. В джинсовом комбинезоне, ей, наверное, тяжело было двигаться по такой жаре. Под комбинезоном у нее была ярко-желтая майка. На ногах — те самые сандалии, что и в прошлый раз. Она меня тоже заметила, стояла и ждала, пока я подойду.
— Что ты тут делаешь? — спросил я вместо приветствия.
— А ты? — она, похоже, совсем не удивилась, увидев меня.